Крепость - Страница 28

Тем не менее и без флагмана желающих влепить в «Рюрика» фугас хватало, а идущие в кильватере «Идзумо» крейсера не обстреливались, так что смогли и разобраться, наконец, в результатах собственной пристрелки, и кое-как согласовать огонь. Впрочем, Бахирев сбил им пристрелку, резко изменив курс своего корабля. По сравнению с эскадрой, вынужденной маневрировать согласованно, одиночный корабль куда мобильнее, и управлять им проще. Поворот в сторону неприятеля, абсолютно неожиданный для японцев, а потом возвращение на прежний курс. Два залпа пропадают впустую, но японцам пришлось начинать все с нуля. А тот снаряд… Ну, характерная для фугаса вмятина на броне, вдребезги разбитый осколками прожектор, двое убитых, с десяток раненых – суровая статистика войны. Небольшой пожар был потушен практически сразу, и в боевой мощи крейсер не потерял. Словом, неприятно – но не страшно.

Можно сказать, это попадание для русских имело даже положительный эффект. Звучит странно, но это было именно так. Сотрясение корпуса и грохот взрыва сняли эйфорию, принеся на ее место понимание, что стреляешь не только ты – стреляют и в тебя. Для молодых, не успевших еще повоевать офицеров, которых на «Рюрике» хватало, подобное было в самый раз. Во всяком случае, кое-кто из них перестал бравировать храбростью и убрался под защиту брони. Последовали их примеру и Эссен с Бахиревым – ощущение собственной неуязвимости, до того заполнявшее их мозги, разом испарилось, оставив трезвое понимание, что если с ними сейчас что-нибудь случится, то шанс выиграть эту войну они упустят навсегда, и все жертвы, все, что они уже понесли, окажутся напрасными. С лязгом захлопнулась толстая дверь боевой рубки, отрезая их от вражеских снарядов, и сделано это было, как оказалось, очень вовремя. Через несколько минут в «Рюрик» один за другим, с интервалом в несколько секунд, угодило сразу три снаряда, и первый же разорвался точно на мостике.

Следующие несколько минут Эссен и Бахирев могли общаться только криком – уши заложило от удара. Тем не менее руководство боем не было утеряно, и повреждения «Рюрика» носили, скорее, косметический характер. Броня тяжелого крейсера оказалась не по зубам японским фугасам, пожары тушились, орудия продолжали действовать, всаживая снаряд за снарядом в обреченный уже «Идзумо». Тот уже лишился всех труб, кормовая башня не пережила второго попадания, и погреба не взорвались лишь чудом. Тем, кто внутри, правда, от этого было не легче. Десятидюймовый снаряд как иглой проткнул крышу башни и взорвался внутри, превратив всех, кто там находился, в тонко размазанный по искореженной броне фарш. Скорость корабля упала до несерьезных шести узлов, всю кормовую часть затянуло густым дымом, и лишь носовая башня продолжала вести огонь, редкий и неприцельный. Управление эскадрой было практически утеряно, и Камимура в боевой рубке мог лишь сыпать проклятиями. Сейчас он уже не пытался сдерживаться – вчерашняя победа на глазах превращалась в жестокое поражение, и, похоже, его крейсеру предстояло стать первой жертвой этого боя.

Командир идущего вторым крейсера «Адзума» капитан первого ранга Фудзии проявил разумную инициативу и попытался прикрыть флагман слишком поздно. В принципе ничего удивительного в этом не было – всю эту войну, да и практически всю предыдущую японцы воевали в условиях, выгодных для себя, когда дисциплина и четкое выполнение приказов командования стоит выше личной инициативы командиров кораблей. Это в общем-то было их преимуществом по сравнению с русскими, у которых любой командир броненосца считал себя не глупее адмирала. Может, и так, вот только всю картину происходящего видит именно командующий, а не ограниченный собственным мостиком командир отдельно взятого корабля. Однако сейчас избыточная дисциплинированность японцев играла против них вообще и против Фудзии в частности. В тот момент, когда он принял левее и вклинился между флагманским крейсером и наглым русским, в погребах крейсеров, изрядно опустошенных вчерашним боем, практически не осталось снарядов, и продолжение боя стало безумием. Но еще большим безумием с точки зрения японцев было оставить своего адмирала на растерзание, а что так и произойдет, если они попытаются отойти, не приходилось сомневаться. Русским тоже досталось, с японских крейсеров были хорошо видны пожары, но они легко держали ход, точно стреляли и намеревались повторить маневр, не удавшийся им в начале сражения. Плавный поворот с выходом в голову японской колонны и мощный продольный огонь – чем это кончится, было понятно всем.

Маневр японцев на «Рюрике» восприняли спокойно, всего лишь перенеся огонь на новую цель. И вот тут в полной мере проявился талант французских корабелов строить неудачные корабли. «Адзума» была слишком слабо забронирована, и русские снаряды, к тому же выпущенные с сократившейся до пятидесяти кабельтовых дистанции, просто рвали ее борт. Процент попаданий тоже увеличился, и вскоре японский корабль уже напоминал гигантский плавучий костер, в котором с треском рвались снаряды шестидюймовых орудий и противоминной артиллерии, заранее поданные к орудиям. Дистанция боя для этих орудий была великовата, хотя шестидюймовки и пытались без особого успеха добросить снаряды до русского корабля. Однако, к всеобщему удивлению, русские внезапно перенесли огонь на «Токиву», хотя добить «Адзуму» казалось наиболее простым.

А адмирал Камимура мог теперь лишь до боли сжимать кулаки. Для него замысел русских был ясен, и от бессилия хотелось выть. Русские, пользуясь неожиданной эффективностью своих орудий, стремились не выбить из линии и даже не потопить один из его кораблей. Нет, им надо было обездвижить их, чтобы потом спокойно добить. Всех! Без хода и боезапаса. Не имеющих возможности уклониться от боя. Всех до единого, но командиры его крейсеров, очевидно, не понимали этого, а упорно лезли на рожон. «Идзумо» содрогнулся – какой-то из русских снарядов, направленных то ли в пылающую «Адзуму», то ли в «Ивате», перелетом угодил ему в борт. Камимура не обратил на это внимания. Одним больше, одним меньше – какая теперь разница? Мозг японского адмирала лихорадочно искал выход из ситуации и не находил его. Вернее, находил, но это был всего лишь последний выход самурая, с циновкой и вспарыванием живота. А главное, даже отдать приказ отряду рассыпаться и спасаться по способности он уже не мог – мачты снесены, в радиорубку угодил снаряд, разметав всех, кто в ней находился, на атомы. Даже семафором не передать – в дыму ничего не видно. И с неожиданной тоской Камимура понял, что видит последние часы, а может, и минуты своего отряда, а вместе с ним, возможно, и начало заката Японии.